Алекс Чер

Гладиатор. Возвращение

1. Алекс

Кто она?

Сквозь приоткрытые веки силуэт женщины у окна кажется нереальным. Перед глазами всё плывёт и кружится.

- Вика? - это единственное имя, что я знаю. Единственное слово, что хочу произнести. Но с непослушных губ слетает только невнятный хрип.

- Алекс? - она совсем рядом, прямо у моей постели. Но я не вижу лица. Всё сливается: светлое, тёмное.

- Вика? - пытаюсь поднять руку, чтобы прикоснуться к ней, но не получается. - Вика!

- Меня зовут Полина, Алекс. Как ты себя чувствуешь?

У неё такой хороший приятный голос, у этой Полины. Но она не Вика. Болезненно морщусь. Эта дыра в груди, что осталась после ухода Виктории, всё ещё болит.

- Не знаю. Где я?

- В больнице, - её рука сжимает мою. Тепло. Даже приятно. - Тебя избили. Ты долго пролежал без сознания. Что-нибудь помнишь, Алекс?

- Было больно, - пытаюсь улыбнуться.

И всё ещё силюсь разглядеть эту Полину, но это труднее, чем кажется. Веки такие тяжёлые. И я так устал. Я хочу туда, где моя девочка. Снова в свои сны или в медикаментозные грёзы. Не важно. Там, где есть она, мне хорошо. Здесь - плохо.

- Алекс, - голос Полины, негромкий, но настойчивый, снова вытаскивает меня, словно из глубины, на поверхность.

- Мн-н-н, - это всё на что меня хватает вместо ответа.

- Ты помнишь, что с тобой произошло?

Да, я помню. Я знаю, чьи это были люди. Знаю, почему. И что убить меня не хотели. Просто отомстить, предупредить, чтобы не дёргался, но, кажется, перестарались.

- Это важно?

- Нет, но я нашла тебя уже избитым. И у тебя не было с собой ни документов, ни телефона. Повторишь, как тебя зовут?

- Алекс, - снова силюсь улыбнуться. Не знаю, выходит ли у меня. - Александр Берг.

- Вот и хорошо, - она снова пожимает мою руку одобряюще и встаёт. - Отдыхай! Если не возражаешь, я ещё зайду.

Я киваю. Или мне кажется, что киваю. Я пытаюсь запомнить её имя. Полина. Это же важно. Она, наверное, спасла мне жизнь. Только нужна ли мне такая жизнь?

- ...Горячим, горящим, влюблённым в тебя...

Запомни меня таким.

И если когда-то, спустя десять зим,

Ты встретишь меня в толпе,

Найдёшь меня серым, безликим, пустым,

Ушедшим в чужую тень,

Схвати меня крепко, сожми воротник,

Встряхни меня за плечо,

Скажи, что я трус, неудачник и псих,

Брани меня горячо.

Заставь меня вспомнить ночной океан,

Рассветы, ромашки, джаз.

Прижми свои губы к холодным губам,

Заставь меня вспомнить нас.

- Это Джио Россо, Алекс, - Вика обнимает меня за шею. Ластится, как щенок, трётся щекой о мою щёку, взъерошивает волосы.

- Нет, это про меня. Про нас, - поднимаю с дивана свою непослушную девочку. Падает на пол тонкий плед. И она обхватывает меня ногами, пока мы спускаемся вниз с залитой солнечным светом террасы в спальню.

- Чёрт, - выгибается она, когда её упругий, похожий на спелую вишенку, сосок оказывается у меня во рту.

- Ты знаешь, что я запечатлелся на твои соски? - спрашиваю, пока перехожу ко второму. - С той самой первой нашей встречи на улице?

- Это значит, что ты с ними идеальная пара? - ещё смеётся она, но у меня есть две свободных руки. Под их настойчивым напором трудно говорить. И она замолкает, стонет, раскрывается мне навстречу.

- Это значит, мы связаны навечно. Нас невозможно разлучить... тебя и меня.

- Всё же ты романтик, Алекс Берг, - её острые коготки скользят по моей спине, и я содрогаюсь всем телом от этого будоражащего ощущения. От предвкушения. От сводящей меня с ума близости.

- Ты же придёшь меня спасти, если я буду умирать... без тебя?

- Конечно, не... ах! - короткий вздох от толчка, с которым я вхожу, заставляет её снова замолчать, и нам больше не до разговоров...

«Конечно, нет?» - открываю я глаза, и первое, что вижу, - это вздыбившееся из-за неуместной эрекции одеяло. Чёрт! Осматриваюсь по сторонам. Хорошо, что в этой палате я один.

«Нет, она не придёт!» - эта мысль заставляет снова закрыть глаза. Тоскливо ноет в груди. Хочется свернуться калачиком, подтянуть коленки. Но даже это для меня пока недоступная роскошь. Я на бок-то без посторонней помощи едва могу повернуться. Но физическая боль ничто по сравнению с душевной.

Ну почему? Почему до сих пор так плохо без неё? Почему это чёртово время не лечит? Когда уже, в конце концов, зарастёт эта рана? Когда всё закончится? Может, когда я буду знать, что она счастлива без меня? Мне же станет легче? Я вообще должен быть спокоен, зная, что у неё всё хорошо. У неё же всё хорошо? Не то, что у меня.

И слава богу, что она уехала. Что её не коснулся весь этот кошмар. Что её не было рядом, и никто не смог причинить ей вреда просто для того, чтобы сделать ещё больнее мне. Хорошо, что я её не остановил. В её безрассудстве всегда было больше здравомыслия, чем казалось. В её лжи и молчании - больше сострадания и искренности, чем в любой правде. Это видишь только издалека. И начинаешь ценить, когда становится слишком поздно.

- Алекс! - слышу, как закрывается дверь.

- Вика? - Зачем я каждый раз это спрашиваю? На что надеюсь? Какого чуда жду?

- Полина, - не устаёт представляться она. Всегда спокойно, терпеливо, нейтрально. Открываю глаза.

Полина. Мой ангел-хранитель. Моё спасение. Моя исцеляющая мазь на раны. Рука, что не даёт мне сорваться в пропасть одиночества и отчаяния.

- Привет! - встречаю её пусть слабой, но улыбкой.

- Привет! Не знала, какая каша тебе понравится больше, но между манной и рисовой выбрала рисовую, - мягко, но уверенно поднимает она изголовье кровати.

Она такая во всём - мягкая, но уверенная - женщина, подобравшая меня в подворотне. Она приходит каждый день. И вытаскивает со дна уныния одним своим присутствием. Очень надеюсь, что она не подозревает об этом. Даже не знаю, заслужил ли такое спасение. Ведь я даже не сопротивлялся, когда пришёл на ту встречу, зная чем она закончится. Где-то там, в глубине души, я, наверное, готов был умереть.

- Каша? Полин, ну, посмотри на меня. Ну где я, а где та каша? Мне бы кусок мяса, желательно с кровью, - пытаюсь привычно поправить непослушную прядь, но рука натыкается на жёсткий ёжик волос и бинты.

- Тогда считай, что это галлон крови, - ставит она на тумбочку пакет сока с трубочкой. - А это лекарство, которое ты будешь глотать, пока не покажется дно тарелки.

Я упрямо мотаю головой, но она уверенно присаживается на край жёсткой кровати с тарелкой в руках.

- Чтобы эту кашу съесть, очень верный способ есть. На тарелку мы подуем, кашу ложкой заколдуем, - зачерпывает она густую массу, больше похожую на обойный клей, и как маленького уговаривает меня открыть рот.

Сдаюсь, глотаю липкое варево, зная, что спорить с ней бесполезно. Она как мягкий танк: вроде ласковая и покладистая, но настойчивая и волевая, словно под плюшевой обивкой скрывается стальная броня.

А ещё она красивая. Очень. Про таких говорят: всё при ней. Привлекательная, стильная, дорогая. Знающая себе цену. Лет тридцати, ухоженная, стройная, темноволосая. Возможно, деловая. Уверен, умная. Думаю, замужем или точно была. Благополучная, состоятельная, из высшего общества. В общем, лакомый кусочек. Мне даже по зубам... Если бы мы встретились несколько месяцев назад. За такими просто так не приударишь. Вывернешься наизнанку чтобы заслужить всего лишь благосклонный кивок. Неприступный берег. Несокрушимый бастион. Эверест. Только я больше не альпинист.

Точёный профиль. Убранные в низкий узел волосы. Она похожа на рисунок тушью, настолько ярка и выразительна: острые линии скул, строгий излом бровей, льдистый оттенок глаз под густой каймой ресниц и выверенная чувственность губ, сейчас едва приоткрытых, словно она собиралась что-то сказать, но передумала.

Слежу, как ловко черпает вязкий рис ложка в длинных аккуратных пальцах. Послушно открываю рот. С этой женщины картины бы писать. А она здесь, у моей постели, кормит сладкой клейковиной, поправляет мятую простыню. Кто она? Зачем она здесь? Что ещё я задолжал этому миру за неё? У меня и так ничего больше нет.